Путевые заметки

Ж-л «Охотник», 1928. № 8, с. 33-34.


Под небом, таким широким и солнечным, какого в Москве не увидишь, молодая листва на березах, словно прозрачный золотой дождь, осыпавший ветви; лужи, болотца, речушки, ручьи темно-сини, осока на них зелена... Сквозь лязганье, цокоты и стуки поезда в окно долетают то нежный лепет пеночки, то отрывки неумолкающих  трелей жаворонков.

Теплый ветер рябит на озерах, налетает облако и брызжет жидким весенним дождичком, розовеет к закату небо, а версты мелькают, лязгает поезд, и колеса в безудержной спешке выстукивают: «к востоку... к востоку... к востоку...».

Засядешь к окну с утра, да так и не оторвешься до позднего вечера. И радостно думать, глядя на мелькающие картины, как широка и просторна наша страна. Двенадцать дней несется поезд, спешит пересечь из конца в конец север величайшего материка, двенадцать дней в обе стороны от великого сибирского пути расстилаются просторы, которых ни пройти, ни изъездить.
Вот Галицкое озеро – голубая гладь среди полей и холмов, на которых осели ельники, деревни и монастыри. Над озером сверкают чайки, запоздавшие стайки нырков вытянулись вдали цепочками. Дальше к востоку начинаются лесные медвежьи места. За Унжей пихты примешиваются к елям, а чем дальше на восток, тем чаще виднеются их темные островерхие вершины. Потом опять поля отодвигают леса к горизонту, и вятичи, неспешно ковыряющие сохами лесную землицу, ходят вдоль полос под светлым закатным небом.

Мост через Каму, Пермь, дорога по холмистым перевалам через Урал с клочками порубленных ельников, подъемы и спуски, Свердловск, на утро уже в Сибири. По обширной низменности, в полосе березовой лесостепи от Тюмени до Омска и Новосибирска два дня подряд вы видите одно и то же: островки и полоски леса, степные участки, луга и болота. В междуречье Ишима-Иртыша-Оби бесчисленные озера и речки, белесый прошлогодний камыш многоверстными каймами обрамляет темно-синие вереницы водоемов, золотые купы калужницы – болотного лютика пестрят по болотам, от обилия цветущей сон-травы сухие пригорки и гривы кажутся песчано-желтыми.

От Тюмени до Омска и Новосибирска лесостепь – сплошной рассадник дичи. Поваленные осинки добела огрызаны зайцами, так что издали неотличимы от березы; под вечер, едва солнце начнет клониться к западу, и тут, и там вы видите пасущихся по лужайкам беляков.
Кряковые селезни и чирки парами и тройками гоняются за самочками, опоздавшими сесть на гнезда, носятся над озерами, плавают в камышах и среди калужницы опускаются на воду у самого полотна...

Несколько дальше от дороги видны изредка на больших озерах белые вереницы лебедей. Птицы много, да и нравы ее становятся проще. Журавли в сотне шагов от поезда спокойно бродят по болоту, поблескивая мокрыми ногами, как щеголь лаком сапог; грачи унизали гнездами березы от вершины до самого комля, скворец распевает у скворечника, прибитого к сторожевой будке всего на высоте груди человека. Пигалицы кувыркаются над мочажинами, заливаются кроншнепы; щеголи, слетая с болот при появлении поезда, продолжают свой путь на север. Привольные места... Но из всех птиц, пожалуй, всего здесь привольней вороне.

Связанная на гнездовье, если не с лесом, то с деревьями, птица эта при отыскивании корма держится открытых мест. Березняки западной Сибири, чередующиеся с луговыми и степными участками, — область, как нельзя более подходящая дня летнего обитания вороны. Трудно увидеть здесь рощицу или отдельную группу берез, на которых бы не виднелись черные шапки одного или нескольких вороньих гнезд; вороны видны повсюду: парами и одиночками бродят по гривам, копошатся в камыше, обследуют берега и дороги, они попадаются на глаза чаще, чем какой-либо другой вид птиц.

При своей многочисленности на этом пространстве, с добрую пару европейских государств, в условиях западносибирской лесостепи, ворона является серьезной угрозой для ряда охотничьих животных. Именно здесь, на открытых угодьях, хорошо доступных зоркому глазу хищников, легче всего и чаще всего может она нападать на гнезда и выводки тетерева, уток, куропаток и др. Возможно, что ей помогает обычная здесь сорока и нередкий ворон. Но птицы из «черной семьи» не единственная сила, враждебная охоте в западной Сибири, есть сила и более страшная, стихия более могущественная – это палы, пожары.


"Погибая" - Дмитрий Мелинчук

Сибирь горит. Горит от края до края огромная страна, опирающаяся с одной стороны на Урал, с другой — на хребты Приморья. Горят камыши, осоковые болота, прошлогодние жнивы, сухой лист и хворост в березниках, сосновые боры, горные листвянники... Скудные заметки в охотничьих изданиях даже в самой слабой степени не знакомят нас с громадностью пространств, охваченных здесь пожарами. Десятки и сотни палов, малых и больших пожаров насчитал я из окна вагона. Они были многочисленны там, где весна значительно ушла вперед (от Урала до Енисея и в лесостепи Забайкалья), менее распространены в местах, где влага еще не успела просохнуть и впитаться в землю (горные районы Прибайкалья и Вост. Сибири). Однако, и в этих последних всюду рассеяны следы пожаров, — бывших в недавние годы. На пространстве 6–7 тысяч километров пути трудно увидеть пень, на котором бы не чернела копоть пожара, нет ни одного лежащего на земле ствола, который бы не был обуглившимся; засохшие мертвые деревья, опаленные пожарами пихты и кедры отмечают собою многие сотни верст. Временами поезд часами идет среди завесы густого и горького дыма, ночью огни пожаров кольцом охватывают горизонт. Откуда берется огонь? где причина пожаров?

Иногда говорят, что поезда искрами зажигают сухую траву. Это бывает, но весьма редко, так как пожары в полосе отчуждения нигде не оставили многочисленных следов. А именно здесь то и падают искры; дело, конечно, не в них. Я видел во многих местах, как люди поджигали, как с довольным видом стояли близ начинавшего пылать камыша, видели их возвращающимися с сознанием исполненного долга к дороге из места, от которого по сухой равнине широко разгибалась полоса огня. Все дело в людской психологии, а она в Сибири проста: «трава сухая, спички в кармане, значит нельзя не поджечь».

У этих людей просто страсть к поджиганию. Уверяют, что палы нужны для лучшего роста трав. Но зачем выжигать камыш, который был не нужен в прошлом году (иначе жечь было бы нечего) и, конечно, не понадобится в текущем; зачем сжигать луга и степи на пространстве многих квадратных верст, если для прокормления ничтожных стад редко расположенных поселений достаточны пространства, в десятки раз меньшие. Зачем, наконец, пускать палы по кочковатым болотам, по заваленным буреломом лесам в районах, удаленных от селений, где ни пасти, ни косить никому и в голову не взбредет. Мало того, пал, пущенный в нужное время и на нужном месте, далеко не всегда приносит желаемую пользу, а во многих случаях он достигает как раз обратного. Выгорает верхний торфянистый слой почвы, обнажаются ее глубокие слои, в связи с чем ценные травы исчезают, их сменяют малоценные сорняки, а порою и кустарники. Многие тысячи гектаров лугов надолго испорчены этим путем. Таким образом, польза палов, о которой так любят говорить поджигатели, нередко довольно сомнительна, она станет еще более мизерной, если учесть стоимость дичи, погибающей от палов в весеннее и ранне-осеннее время.

Палы — нелепый пережиток того времени, когда первые земледельцы в Сибири были окружены враждебной природой, когда шла борьба с тайгой, когда нужно было вырубать, кромсать, выжигать заросли. Теперь пришло время изменить свое отношение к дикой природе, уже совершенно ясна необходимость более бережного отношения ко всем нашим растительным богатствам. Поэтому необходимо обстоятельно взвешивать все приемы и действия, имеющие целью изменять существующие естественные отношения. Если палы нужны (что следует выяснить путем точного исследования в каждом отдельном случае), то необходимо перенести их на поздне-осеннее время, когда взматеревшая дичь легче может перемещаться; важно также следить за огнем и не давать ему переходить за положенные пределы.

Научная сторона вопроса о палах еще мало разработана. Лучше обстоит дело с изучением геоботанической роли лесных пожаров, значительно слабее—по отношению к лугам и степи.
По вопросу о значении пожаров для животного мира имеются лишь отдельные разрозненные заметки; до сих пор мы не представляем себе вопроса во всем его объеме. Совершенно несомненно, что самые беглые обследования дадут такой материал, который заставит обратить самое серьезное внимание на борьбу с пожарами не только в лесу (что уже делается), но и в степи, на болоте и в поле.
Весенние пожары, так распространенные в Сибири, вне всякого сомнения губят множество гнезд не только лесной птицы, но и болотной и водоплавающей, которая постоянно делает гнезда на сравнительно сухих местах. Даже в том случае, если яйца в гнезде не пострадают, самка едва ли будет продолжать насиживание, так как изменившаяся обстановка отпугнет ее. Кроме того, серые тона окраски самок уже не могут оказать птице услугу даже долгое время и после того, как начнет подрастать молодая трава. На черно-зеленом фоне места, где прошел пал, сидящая утка или тетерка слишком хорошо заметна. В то же время площадь, удобная для гнездования (с сохранившейся растительной ветошью), нередко чрезвычайно сокращается. Ворона, сорока, ворон и др. получают большое преимущество при отыскивании гнезд. Мелкие «мышевидные» грызуны после пала также совершенно лишены необходимых прикрытий, а в первое время даже и корма. Пернатые хищники при ловле этих зверков получают большое преимущество, сравнительно с четвероногими, которым труднее подкрадываться и т. д.; короче говоря, равновесие в сообществе нарушается самым резким образом. Это нарушение влечет за собой количественное уменьшение и перекочевки некоторых групп животного сообщества. Выяснение прямого и косвенного воздействия палов на фауну – одна из первоочередных задач экологических исследований. Было бы очень ценно, если бы охотники, имеющие наблюдения на данную тему, опубликовали их, объединив в одном из охотничьих изданий, а вместе с тем приложили усилия к дальнейшему изучению этих явлений в обстановке разного типа лесных насаждений, а также луговых и степных угодий.
Но уже до получения этих данных, мне думается, необходимо начать решительный поход против поджигателей, вначале хотя бы силами кооперативных охотников.

В дальнейшем необходимо добиться административных воздействий на поджигателей не только леса (что имеет уже место), но и пускающих палы в степях и лугах. Пожарам должна быть объявлена война; вопрос о палах, быть может, не менее важный, чем вопрос о весенней охоте, около которой так много разговоров, должен войти в круг постоянного внимания охотников. И только тогда поезд, пересекающий Сибирь, не будет мчаться днями среди дыма, поднимающегося от тысяч «опаленных» кв. километров, превращенных в своеобразную пустыню.

 А. Формозов.